«Вы еще, пожалуйста, отрежьте, — сказал Кузьминкин с привычным уже смущением, от которого никак не мог отделаться, хотя втихомолку себя за это и презирал. Одно осталось: презирать себя втихомолку…

Дородная продавщица, щедро украшенная массивными золотыми побрякушками, окинула его взглядом так, будто прикидывала: не рациональнее ли будет попросту врезать клиенту меж глаз шматом лежавшей тут же буженины. Очевидно, все же смилостивившись, фыркнула:

— Там и так-то резать нечего…

— Да ты резани, мамка, — жизнерадостно заступился стоявший за ним. — Пусть интеллигент раз в год колбаску понюхает, а то уж забывать, поди, стал…

— Ходят тут… — проворчала продавщица, но все же сняла с весов невеликий кусочек и вмиг располосовала его широким ножом почти пополам…»